ГИБЕЛЬ ИМПЕРИИ


СССР добили рыночные механизмы в нерыночной среде


1991 год был ознаменован распадом СССР, что само по себе явилось событием планетарного масштаба. Тогда же Россия окончательно сменила экономическую систему. Произошло это не только из-за того, что этого требовала новая элита. Просто старая экономика рухнула и ее уже нельзя было восстановить. Главной причиной катастрофы стало то, что союзные власти неумело ввели в нерыночную среду отдельные рыночные механизмы. В результате страну охватил управленческий, производственный, финансовый и ментальный кризис. Последствия этого краха страна ощущает до сих пор.

Большинство исследователей начинают отсчет времени до необратимой катастрофы СССР с 1985 г. Именно нововведения "горбачевской" эпохи - от "ускорения" до программы "500 дней", их разнообразие и калейдоскопичность на фоне резких изменений общественной жизни после застоя позволяют находить аргументы для разных, иногда полярных мнений о произошедшем. Обычное описание ситуации 1985 г. сводится к исследованию "застоя" с обязательным указанием на скрытую инфляцию в потребительском секторе в виде дефицита, социальное напряжение и усугубляющееся отставание от "мирового уровня", снижение темпов роста. Конечно, проблема накопленного внутреннего долга, который был оформлен в виде гигантских сумм на счетах Сбербанка (превышавших 300 млрд руб. к концу 80-х гг.), действительно масштабная, сопоставимая с другими макроэкономическими проблемами СССР.

Однако, самой большой проблемой к началу 80-х годов стала конкуренция "суперведомств", ставших микроавтаркиями, обладавшими солидными возможностями на политическом уровне. Это прежде всего ВПК, добывающие отрасли, металлургия. Их смысл жизни во многом заключался в борьбе друг с другом за сокращающиеся первичные ресурсы.

А сокращение их именно к 1980-м гг. достигло пика - дешевые трудовые ресурсы деревни закончились к 1970-м, сырьевые месторождения с низкой себестоимостью добычи истощались. Все это повышало затраты на возобновление ресурсов: в сфере труда был введен "лимит", в добывающей промышленности началось освоение новых дорогостоящих в разведке и эксплуатации месторождений. Эти затраты вели к сокращению и так небольших инвестиций в отрасли, не входившие в число привилегированных: в сельское хозяйство, легкую и пищевую промышленность. Конечно, на бумаге и в них вкладывались большие средства, но такой типичный для той экономики параметр, как "ресурсонаполнение рубля", был в среднем в три раза ниже в сельском хозяйстве по сравнению с ВПК. Причем чем дальше, тем больше становился отрыв.

(по Гжегожу Колодко)

Но несмотря на все это, руководство страны продолжало мыслить теми же категориями, что и раньше: ни в коем случае не снижать удовлетворение потребностей ВПК и непосредственно связанных с ним отраслей. Потому-то и была воспринята на ура очередная технократическая идея - "ускорение". От страны требовалось очередное волевое усилие, направленное на перевооружение промышленности. Кроме очередной растраты и без того скудных ресурсов из затеи ничего не вышло: уже в 1986 г. фондоотдача снизилась на 1,3%, а в 1987 г. - еще на 2,8%. Это означало, что "ускорение", которое должно было способствовать массовому переходу на оборудование "мирового уровня", напротив, привело к снижению эффективности производства. Интересна характеристика этой затеи, данная академиком Николаем Петраковым, тогда заместителем директора ЦЭМИ АН СССР: "На первом этапе после прихода к власти Горбачева его советником был Абел Гезович Аганбегян, который ему подсунул идею "ускорения". Считалось, что если глупых начальников сменить на умных и интенсивнее работать, то все получится".

А тем временем разрывы как в технологическом уровне "гражданки", так и в потребительском секторе по-прежнему затыкались за счет импорта. Импорт - вот то магическое слово, которое характерно для всей жизни нашего общества в те времена. Импорт привел не только к наркозависимости от нефтедолларов. Хуже то, что отдалялась насущная необходимость модернизации собственного производства, деградирующего год от года. Широко освещаемая советской прессой начала 1980-х гг. сделка "газ в обмен на трубы" была концентрированным проявлением политики страны в экономической сфере. Вместо развития собственной трубопрокатной отрасли был выбран курс на импорт, который в условиях падения цен на нефть стал просто самоедским. Но даже несмотря на это, пиком добычи нефти в СССР стал 1988 г., т.е. год максимального падения цен на нефть, что может служить подтверждением высокой инерционности советской экономики. Такая структура экономики - при отсутствии заложенных в ней самой механизмов мотивации совершенствования и модернизации - требовала кардинальных решений. В первую очередь - перераспределения ресурсов от ВПК в пользу гражданского сектора. Но вместо этого на первую половину 1980-х приходится пик усилий в военном строительстве, вызванный реакцией на провокации вроде "звездных войн". Импорт - палочка-выручалочка, до поры до времени закрывавшая дыры, - перестал работать в 1986-1989 гг. из-за ухудшившейся мировой конъюнктуры: доходы от внешнеэкономической деятельности в 1986 г. сразу "провалились" на 9%. В результате положительное сальдо торгового баланса стало отрицательным и достигло к 1990 г. 10 млрд руб. Нельзя не упомянуть и про такие вроде частные вещи, как антиалкогольная кампания, авария на Чернобыльской АЭС и война в Афганистане. Так, только прямой ущерб от антиалкогольной кампании составлял до 9 млрд руб. в год, а ликвидация последствий Чернобыля потребовала 20 млрд руб. Все эти события пришлись на короткий временной отрезок, усилив и так предельное напряжение в советской экономике.

После провала "ускорения" на новые вызовы руководство страны ответило в привычно технократической манере - были инициированы новые частные и компромиссные мероприятия, которые, казалось, сулили успех, не требуя серьезных структурных преобразований. В первую очередь надо упомянуть идеи Николая Рыжкова (председателя Совета министров СССР в 1985-1991 гг.) о развитии сферы услуг. Это была попытка из ничего получить что-то - товарооборот раздувался за счет продажи по повышенным ценам товаров со знаком "Н" (новинка). Второй "частностью", сыгравшей действительно роковую роль в последние годы жизни СССР, стало введение в действие с 1988 г. Закона о предприятии. Положения "либерального" закона практически привели к параличу советской плановой экономики. Дело в том, что этот закон, по сути, ввел рыночные понятия в нерыночную экономику. Благая идея о самостоятельности предприятий, которая должна была, по мысли законодателей, плавно привести страну к рыночному хозяйству, которое рассматривалось окончательным решением всех проблем, привела к чудовищным результатам. Предприятия были переведены на госзаказ. При том что фактически сохранялось планирование и фондирование, дисциплина поставок катастрофически падала. Позже и сам Николай Рыжков признавал: "К сожалению, в законе были недостатки, которые проявились со временем. Считаю, ошиблись мы в том, что однозначно решили вопрос о выборности руководителей предприятий". Но это видимая часть айсберга, причины неудачи коренились глубже.

На момент вступления в действие Закона о предприятии рынка еще не существовало, но от директора уже ждали соответствия ему. Ясно, что чудес не бывает: директорский корпус воспринял закон как индульгенцию, а не как стимул к развитию, что немедленно привело к общему спаду. И это неудивительно -- в стране отсутствовали остальные рыночные механизмы, и главный из них -- рыночное ценообразование. "Избранные" директора получили широкие возможности -- они могли заложить в структуру цены необходимое им перевыполнение спущенных им свыше показателей.

В 1985 г. в среднем по стране прибыль предприятий распределялась так: около 55% вносилось в бюджет, 40% оставалось предприятию, в том числе только 16% шло в фонды экономического стимулирования. В 1990 г. соотношение было совсем другое: в бюджет вносилось 36%, предприятиям оставался уже 51% от прибыли, в том числе в фонды экономического стимулирования шло 48% (из этих 51%)". Не существовало самой системы отношений между предприятием и бюджетом. То, что сегодня называется налогом и платежами в бюджет, просто отсутствовало.

Одновременно росли расходы бюджета. В результате резко увеличилась эмиссия, покрывающая дефицит: если до 1989 г. РСФСР не имела бюджетного дефицита, то в 1989 г. он составил 3,9 млрд руб., в 1990 г. - 29 млрд руб., в 1991 г. - 109,3 млрд руб.

К 1991 г. существовавшая раньше система раздельного циркулирования безналичных и наличных денежных средств окончательно развалилась. Как это происходило на госпредприятиях, показывают вышеприведенные цифры - уходившая ранее в бюджет часть прибыли в новых условиях просто транслировалась через премии и прочие выплаты (фонд экономического стимулирования) в наличную сферу.

К этому надо добавить и еще один мощный насос перекачки безнала в наличные - кооперативы. Закон о кооперативах вступил в силу в том же 1988 г. Таким образом, денежная эмиссия практически прямиком направлялась в потребительский сектор, где встречалась с накопленным отложенным спросом. Это совпадение по времени не случайно: при теоретическом незнании понятия "инфляция" население тем не менее вело себя адекватно - вкладывало обесценивающиеся деньги в товар.

Таблица изменения объема и структуры минимального душевого среднемесячного потребительского бюджета в 1991 г.
Статьи расходовЯнварь
-март
Апрель
-июнь
рублей%
к итогу
рублей%
к итогу
Продукты питания137,950,6215,761,6
Алкоголь, табак16,15,96,31,8
Одежда и обувь38,514,144,812,8
Бытовые товары17,36,313,03,7
Жилье, коммунальные услуги6,02,28,12,3
Развлечения, отдых8,53,16,01,7
Обучение, детсады0,00,01,80,5
Транспорт и связь10,84,09,12,6
Бытовые услуги7,32,77,02,0
Прочие5,31,95,81,7
Налоги и взносы24,99,232,69,3
Итого272,6100,0350,2100,0

Государство по мере сил способствовало этому своими сигналами: например, в 1990 г. цена золота была одномоментно поднята вдвое - со 100 руб. до 200 руб. за грамм. Неудивительно, что и черный рынок валюты реагировал на скрытую инфляцию адекватно: курс вырос с 4 руб. в 1985 г. до 10 руб. в 1990-м и 25-45 руб. за доллар - в первой половине 1991 г. До конца 1980-х гг. в стране, несмотря на наличие черного рынка, существовала жесткая система валютного контроля, построенная на известной 88-й статье Уголовного кодекса.

Ее развал начался с отмены Верховным Советом Латвийской ССР "валютной статьи" в республиканском Уголовном кодексе и появления в Риге меняльных контор, впоследствии преобразованных в Parex Bank. Инфляционные рубли нашли выход - они превращались в настоящие доллары по курсу, который устанавливал владелец этого бизнеса Валерий Каргин. "Мы начали работать, и "Коммерсант" печатал наш курс обмена валюты, - вспоминает Каргин. - Никакого другого курса просто не было".

Попыткой масштабного опережения негативных процессов можно считать "павловскую" денежную реформу и повышение цен. Оценки "павловского" обмена 50- и 100-рублевых банкнот разнятся, но наиболее вероятной его целью представляется вариант конфи-скационной денежной реформы. Правда, неясно, насколько эта цель была достигнута, - официальные данные противоречивы. Однако доверие к государству и конкретно к национальной денежной единице было подорвано очень серьезно. Сам же автор реформы, Валентин Павлов, считает, что достиг именно заявленной цели: "К обмену вообще не были предъявлены купюры на общую сумму свыше 12 млрд руб. Это и есть в чистом виде те деньги, которые были изъяты у теневого бизнеса. Если учесть, что в тот период на руках у населения, то есть в денежном обращении, находилось всего лишь 96 млрд руб., можно смело говорить, что был нанесен чувствительный удар по черному рынку". Денежная масса действительно была ужата, но ненадолго. Печатный станок выключен не был.

Более успешной попыткой финансового оздоровления было повышение цен в марте 1991 г. По официальной статистике, индекс инфляции в потребительском секторе составил 2,33. Именно эти мероприятия снизили внутренний госдолг на 2/3 в неизменных ценах, но уже не спасали экономику. Власть лишилась административных рычагов, которые были полностью заменены запущенным в работу денежным станком. Так, в первом полугодии 1991 г. эмиссия составила 25 млрд руб., а во втором - свыше 100 млрд руб.

Московская "валюта"

Паралич административных рычагов привел к тому, что союзное правительство уже не могло справиться с центробежными тенденциями республик. Тон тут, конечно, задавала РСФСР, но от нее не отставали и другие. Достаточно напомнить, что еще в 1990 г. Украина на законодательном уровне начала проводить мероприятия по отгораживанию своей финансовой системы от общесоюзной. В РСФСР вообще появлялись утопические проекты вроде выпуска своих еврооблигаций или введения параллельных валют, одна из которых обеспечена товаром, а другая - предназначена исключительно для инвестиций. Российские власти уже тогда ввели суррогат денег - чеки программы "Урожай-90", вылившейся в итоге в грандиозную аферу.

Неспособность правительства СССР обуздать им же отпущенную стихию привела к мысли обратиться к мировому сообществу. Летом 1991 г. с просьбой о помощи на встречу "большой семерки" поехал Михаил Горбачев. Однако идея осуществить масштабные инвестиции в разваливающуюся страну никого не вдохновляла - рейтинг страны в списке 100 стран-заемщиков упал с 25-го места в 1990 г. до 34-го в 1991 г. Все, чего удалось добиться, - это очередные кредиты "на перестройку", политические по своей сути. Но и они уже ничего не дали. Мало того, неясна их судьба - то ли они действительно пошли на закупку потребительских товаров, немедленно сметенных населением, то ли просто были разворованы.

Уровень представлений высшего управленческого звена того времени хорошо иллюстрирует эпизод с предложениями экономистов, направленных на быстрое и эффективное изъятие "горячих" денег у населения - в 1991 г. министр экономики Владимир Щербаков заявил академику Юрию Яременко, руководителю экспертной группы при президенте: "Ну что ты твердишь о каких-то товарах длительного пользования? Сначала накормить людей надо".

Правительство Павлова, после плачевных итогов денежной реформы и убедившись в недейственности своей экономической программы в целом, пришло к логическому выводу, что ситуация уже вышла из-под контроля и без чрезвычайных мер не обойтись. Видимо, это стало причиной вхождения союзного премьера в состав ГКЧП. Что в итоге окончательно похоронило способность союзного центра управлять экономикой страны. Последние месяцы существования СССР после августа 1991 г. были временем лихорадочной дележки активов Союза между республиками. Комитет по оперативному управлению народным хозяйством СССР (орган, заменивший все союзные министерства) экономикой практически не занимался. Свобода же предприятий тогда достигла своего абсолюта, что при полном развале финансовой системы привело к возврату меновой торговли. Система обменов по принципу "семь баранов на один топор" вела к накоплению товаров на складах предприятий и окончательному опустошению прилавков.

Вот как описывает эту ситуацию Евгений Ясин, в 1991 г. заведующий отделом Государственной комиссии Совета Министров СССР по экономической реформе (так называемая "комиссия Абалкина"): "Каждая республика старалась уже обеспечивать сама себя. Она не рассчитывала на своих соседей в рамках Союза или, по крайней мере, рассчитывала все меньше и меньше. Элиты почувствовали свою независимость, они почувствовали, что могут выйти на международный уровень. И создание независимых государств их уже прельщало. Они меньше боялись этого обстоятельства. Они почувствовали, что могут уйти, поскольку практически уже обеспечивали себя в значительной степени сами". И, к сожалению, Россия шла впереди этого процесса, хотя формально только референдум декабря 1991 г. на Украине, когда ее население сказало "да" независимости, окончательно поставил в практическую плоскость вопрос о роспуске СССР.


©Роман Храпачевский, 2001
Журнальная версия - "Русский фокус", № 2, 26 марта 2001 г.

На главную

Содержание

Hosted by uCoz