"Военной люд - стена и твердое забрало царству"
И.Т. Посошков "Книга о скудости и богатстве"

О ратном поведении

В троице славимаго бога прошу о подаянии вразумления; твою ж милость, государь боярин Федор Алексеевичь, прошу о прощении в моих погрешениих, яже от дерзновения написах о делех ведомых и неведомых, елико ми бог в мысль вложил, не восхотех умолчати. Писание возвещает тако, что бог изводит честное и от недостойнаго, я[к]о же и древле бысть: от челюсти скверные извел бог Сампсону в жажду его источник чистые воды. И сему применяющися, аще и хуждши есмь ослия челюсти, обаче на волю божию надеющися, дерзнух и аз нечто изнести о воинском деле, понеже есть жажда великому государю о воинском деле. И яко же Сампсону бог утолил жажду чрез ослю челюсть, и ныне той же бог, яко чрез сухую кость, негли и чрез мое непристоинство и сухомыслие учинить ему, великому государю, нечто полезное и прохладителное. Аще и младенчески вещаю, но бог может и мла||... [яко же и Сампсону чрез сухую кость, понеже ратному делу аз неискусен и не тоя природа, но земледелец есмь. И сего ради, елико могох, толико и написах, токмо ты, государь, не оскорбись на мое неразумие. Аще что обрящеши к ратному делу пригодно, то пожалуй приими тое малую каплю, истекшую от сухаго моего ума, яко от сухие кости, и великому государю донеси ю, да негли от малыя тоя капли ощутит великий государь некакую охладу, а его царьская высокая руки за благодатию божиею возрастит в велико, понеже вся ему возможна суть: может он от единые моея капли своею от бога дарованною всехрабростною премудростию сотворить море. А еже от недознания писах, то пожалуй отставь и в вине моей недознанной прости. Истинно, государь, от самаго желания писах и благоразумию твоему дерзнух донести. Доношение ж мое сицевое.

Московская, государь, пехота прежде бывшая и от малаго учения устойкою своею во все государства была славна. А за что? Точию за крепкое их стояние и за дерзновенное их ручное оборонение, еже паче огненного стреляния, копиями, и бердышами, и ножами, славы себе доступали, а огненным ружьем и не хвалились, понеже владеть им не умели. А нынешняя пехота наипаче прежней пехоты тщанием и рачением великого государя многократно лутши изученна суть всякому шереножному строю и скорообращателному бою. И та вышереченная прежние пехоты похвала, по нашему простому разумению, малая похвала, но то б самая добрая похвала, еже б неприятеля, не допуская до рук своих, поразить. И естли бы, государь, научить хотя один полк, Преображенской, или Семеновской, или новой такой охотников из стариков и из новиков выбрать и с воли тысяч пять-шесть или десяток собрать, и научить их таким твердым стрелянием, чтоб ни один пули даром не потерял, но почему б ни похотел стрелить, по тому б и попал.

А напорного ради неприятеля, нужда есть и до копей, а потом и до бердышей, или до обоюдников, а потом нужда надлежит и до ножей.

И естли воля великого государя на сицевое дело по тщанию твоему произыдет, то ружье уж надобно доброе, чтобы в нем оборона была, порох надобно доброй же, пищали б целные были, чтоб труд воинской не туне погибал, и чтоб пуля в послушании у них была, куды б похотел воин послать ее, туды б она и шла. Такожде и копии были б острые яко ножи, чтоб никакое густое платье не одержало их, и древки б у них были твердые, и присадка б у них была твердая ж, чтоб в присаде копьи з древок не ломались. Такожде и бердыши и обоюдники были б острые, а не яко ж прежде бывшие, что и одного кафтана просечь не могли. Такожде и ножи были б самые острые, и концы самые ж у них острые были, и в черенах бы они были твердые, и черенье б у них было толстое с костылями или с каким иным препятием, чтоб во время нужды руки у себя не обрезать.

Худ тот холоп, кой воли господина своего не творит. Такожде худо то и ружье, в коем обороны нет. По нашему, зритца в воинском деле то и первое дело, чтоб ружье было доброе, а к ружью уж надобно и воин доброй. А естли ружье не действително, то воину нечего храбростию своею без ружья делать.

Сие, государь, всем зримо, что в нынешнею Ругоделскую. войну, сказывают, Преображенские и семеновские салдаты, что выстряляли зарядов по 20 и болши, а убитых шведов мало явилось. Хотя б они в 50 выстрелах по одному человеку убили, то б славна победа была, а то, бог весть, работы людцкой и истраты казне много было, а дела мало.

А естли бы и по одному заряду выстрелили, да всякой бы убил, то бы и всех на голову побили. А мне, государь Федор Алексеевичь, в разум вместить не мочно, что в том за польза, что много огня, а убою ничего нет, лише свинцу и пороху истеря даровая, а салдатом лишняя работа.

По моему, государь, мнению, дружная стрелба толко что красиво смотрить, а неприятелю не страшна она. А целная стрелба, хотя не красива стрелбою, толко неприятелю страшна будет, и казна великого государя спора б была, а салдатом покойна.

И естли сие мое изречение великому государю будет угодно, и быть сему поволит, то, мнится мне, что и жалованье умеющим салдатом учинить разное. Кои уметь будут с руки стрелять по шапке стоящей и никогда не грешит, и такому, чаю, что мочно б по рублю или по 2 при прежнем жалованье прибавить. А кой по шапке ж будет бить, не на одном месте стоящей, но по движимой, и никогда ж не грешит, и таковому и перед тем прибавка ж бы учинить. А кой по малой цели, яко б по яйцу, будет бить безоблыжно, и тому ноипаче вящшее жалованье учинить. А кой удалец будет такой, что в малую цель в подвижную будет бить безъизменно, и таковому и гораздо доведетца лишнее дать, чтоб на то зря, друг перед другом ревновали и на учении подвизались.

И естли великий государь изволит сицевым подобием жалованье расположить, то многие будут учитца стрелять и своим порохом, и началным людей по дружбе нелзя никого в болшой оклад справить, всякому будет достойное жало- ванье по его умению. И естли доволное жалованье добрым мастерам учинено будет, то, чаю, что и с воли многие, кои ружьем владеют, в салдацкой чин и из добрых домов пойдут.

И естли таких удалых стрелцов тысяч десяток человек собрать, и научить их скорообращателному строю, то чаю, чт[о] та 10000 лутши 50000 у дела будет; то б нашему великому государю самая достохвалная слава и радостная война была, что малыми людми многолюдного неприятеля побеждал.

Дружное, государь, стреляние хотя и красиво зритца, а как строй неприятель сомнет, то и умение дружные стрелбы бросить. А целнаго стреляния никогда неприятель отнять не может, потому, хотя человек пять-шесть где захватят, и тех даром взять не возмогут.

А кои стрелять в цель не умеют, и тем лутши владеть копьями и иным студеным ружьем, хто чему горазд, тому тем хорошо и владеть.

Такожде естли бы великий государь изволил и конницу учинить огнестрелную такую, чтоб, скачючи на кони прытко-стию, по цели били из длинного ружья саженях в 20, а ис пистолей в 5 саженях. И естли великий государь наградит доволным жалованием, по расмотрению коегождо умения, то многие из домов боярских и сытые люди пойдут в конской строй, и из ыных изо всяких чинов тщатися в такие драгуны будут. И естли таких удалцов собрать хотя одна тысяча, чтоб ни един из длинного ружья и ис пистолей никогда не грешил, и такая б тысяча заменила паче 10000.

А у нас, государь, в Руси обретаются такие стрелцы в низовых городех и в сибирских странах, что, скачючи на кони, из длинного ружья в цель бьют и заряжают Толко пистолного стреляния не знают, и естли таких стрелцов конных научить и пистолной стрелбе и шереношному строению, то кому б такая конница не страшна была.

И естли бы бог изволил, и великий государь с сицевым умением пехотные и конные полки построил, то, бог весть, кто б мог против ево, великого государя, стоять.

Да к тому естли бы еще научились и ис пушек стрелять в цель же, чтоб по чему захотели, по тому б и били без погрешения, то б страшны руские люди всем окрестным государствам были. А буде, государь, в Руси такова человека не изышетца, кой бы мог пушечную стрелбу устроить, чтоб даром пули не пропадали, ин хотя б великою ценою ис тех земель мастеров добыть, в коих таковые обретаютца, что по одному человеку умеют убить и пушке в дуло убивают.

Да к тому, естли б великий государь изволил рогатки поделать на колесах со огненным боем, чтоб мочно с ними наступать и отводом итти бес трудности, и естли рогаточную стрелбу управить по намерению моему, то чаял бы я, за помошию божиею, защите в них от неприятелей великой быть, потому, естли по слову великого государя, яко ж ми прошлого 205-го году в Преображенском на Сержанском дворе из своих царских уст изрек, чтоб зделать рогатки огнестрелные в три ряды, а на них устроить по затиной пищале, обращающейся на все стороны, самые целные и з замками, чтоб неприятеля встретить мочно было сажен за 100 и болши, или в погоню за ними стрелить. И по тому ево государскому словеси ныне для примеру маленкую дерявяную рогатку я зделал. И буде поволишь тот обращик великому государю объявить, и естли тем образцом великий государь укажет рогатки две-три зделать совершенные, как им доведетца быть, и на те рогатки зря, мочно всю силу в них познать, коль оне скоропоспешны к стрелбе и коль тяжелы на походе, и что за ними дела, то всем будет явно.

Дело ж в тех рогатках сие есть: заправить стволы пулями или железными жеребьями и поставить их на причинных местех и устроить их, чтоб стояли стволы в груди человеку, и запалить верхней ряд в то время, как неприятель будет в 30 или в 40 саженях от рогаток, чтоб ружье мочно взяло и пули б даром не пропали.

И буде неприятель будет напорен, и через побитых передовых людей станет выправливатца, и в то время запалить другой запал.

И буде заупрямятца и начнут еще справливатца, и тогда запалить из третьяго ряду. А в то время поспеют первой ряд, паки заправить и к стрелбе уготовить.

И буде и еще неприятель будет нартитца, то хотя до десяти разов, или и болши, то мочно одною рогаточкою стрелбою неприятеля от обозу отбивать.

А буде неприятелю рогаточная стрелба не понравитца, и поворотит прочь, и того ради доведетца из затинных пищалей в погоню за ними стрелять. И како я мышлю, и естли бы тако и на деле было, то б от одних рогаток велико на неприятеля поражение было.

И естли бы вся сия тако устроишася, да к тому естлибы бог способ дал доброй, то б дивная война была, и на весь свет славна б Русь была.

Еще же и сие изреку, егда лучитца на приступе градском быть и из шанцов стрелять, то что поможет дружное стреляние? Стен множеством стреляниа ничесо же вредит, но в шанцах нужда мнитца быти до самого умения стрелянного. Такие надо[б]но умелцы, чтоб человек лиш бы в окошко глянул или меж зубцов мелконул, ан его надобно и убить. И как кто в цель стрелять не умеет, тому в шанцы и ходить не для чего.

За что в шанцах вылазные неприятели много побивают? Яве за то, что стрелять в цель ошанцовавшиися не умеют, и хотя и много стреляют, да не попадают и лише себе труд чинят, а неприятель сечет и рубит даром.

А естли бы такие были умелцы, чтоб всякая пуля в человека посажена была, а мимо б нихто никогда не мог стрелять, то что б выласка шкоды сидящим в шанцах починила? Толко б сами пропали, чтоб и назад их не упустили.

Такожде и на отводных караулех, что ползует пищаль, аще не умеет целно в человека из нее попасть? Разве толко весть полку подаст, а сам пропадет даром. А умеющей стрелец и на отводном карауле хотящего его скрасть убьет и даром не пропадет, но голову на голову сменяет.

Еще же и сего нужнее умение стрелялное на водяном бою, потому корабль на море покойно стоять никогда не может, но всегда он шатаетца, такожде и мелкие суды за колебание морское стояти неподвижно не могут. И в морском воевании что успеет дружная, а не целная стрелба? Мне, государь, сие тако размышляетца, что на море надобно самые удалые стрелцы, чтоб могли с руки в подвижную цель бить без облышки, а естли не так, то некак на море воевать. Я, истинно, государь, не помалу дивлюся и недоумеваюся, что сказываются немцы люди мудры и правдивы, а учат нас все неправдою.

Мне, государь, велми сумнително о иноземцах. А праведно ль я сумняюся или блазнюсь, про то бог весть, толко то я совершенно знаю, что они всех земель торгуют торгами и всякими промыслами промышляют компанствами единодушно, и во всяких делех себя они и свою братью хранят и возносят, а нас ни во что вменяют.

И тому их торговому содружие применяйся, мнение ми приходит такое, что диво тако, да не компанствами ж они и войну чинят, бутто нам помагают, а все блазнят нас. А самою истинною, чаю, ради тому, чтоб их одних рука высока была, а наши всегда б в поношении были и всегда б их за господ себе имели.

И естли, государь, война правитца кампанствами ж их, то велми надобно их боятися, дабы горши прошлогодного вреду впредь сего не починили. Верить им велми опасно, не прямые они нам доброхоты, того ради и ученью их не велми надобно верить. Мню, что во всяком деле нас обманывают и ставят нас в совершенные дураки.

А за благодатию божиею у великого государя есть всяких людей разумных. Много немцы нас ушлее науками, а наши осторотою, по благодати божие, не хуже их, а они ругают нас напрасно.

Да пожаловали они, прорубили из нашего государства во все свои земли диру, что вся наша государственная и промышленная дела ясно зрят. Дира ж есть сия: зделали почту, а что в ней великому государю прибыли, про то бог весть. А колко гибели от той почты во все царство чинитца, того и исчислить невозможно, что в нашем государстве ни зделаетца, то во все земли рознесетца.

Одне иноземцы от нее богатятца, а руские люди нищают, потому товары, кои у нас в Руси готовятца к Городу, а здешные иноземцы в свои земли непрестанно пишут, по чему кои товары купятца и каковы товары, добры или плохи, и коих много, и коих мало. Такожде пишут и о своих товарах, кои здесь подобрались и коих залишком. И кои их товары подобрались, тех они и вывезут, а коих слишком, тех и не везут, и цену, какову похотят, такову и поставят.

А наши, бедные, к Городу приедут с товарами, и приезжие иноземцы цену их и знают, по чему кои товары куплены и коих колко есть, и станет у него торговать самою ценою малою, потому что про цену подлинно знают, и много ль коих товаров пасено, знают же.

И почты ради иноземцы торгуют издеваючись, а руские люди жилы из себя изрываючи.

А естли бы почты иноземской не было, то б и торг ровной был, как наши руские люди о их товарех не знают, такожде бы и они о наших товарех не знали ж бы, и торг бы был без обиды.

Идет на год от почты в казну по 100 рублев, и то почитают великому государю в прибыль, а в то место изъяну чинят на многие тысячи.

Наипаче ж того, что, чаю, всякие вести выносятца на весь свет. И естли совершенно вести всякие, кроме торговых статей, во все земли розносятца, то не то что по 100 рублев, ни по 100000 не доведетца за почту брать.

Мне, государь, мнитца, что лутши б та дира загородить накрепко, а крепче того нелзя, что почта, буде мочно, то отставить ее вовсе. А не худо, чаю, чтоб и ездакам заповедь положить крепкая, чтоб грамоток в ыныя земли без приказного свидетелства отнюд не возили. Так бы вести никакие не разносились.

Еще, государь, предлагаю пред очи твои пример о ратных делах на пополнение вышеписанных речей, со исчислением жалованья денежного и хлебного и оружейного росходу.

Простой, государь, пехоте денежного жалования например положить хотя по 10 рублев на год, хлеба по 10 чети на человека, подъемных по 3 рубли. И естли собрать той статьи пехоты 50000, то надобно им денег на жалованье 500000 рублев, хлеб, естли положить по полтине четверть, итого будет 250000 рублев , подъемных 150000 рублев.

И всего иметца им денежного и хлебного жалования годового 750000 рублев, да подъемных 150000 рублев, обоего 900000 рублев.

Им же ружья надобно всякому салдату по пищале, и естли всякая пищаль положить по 2 рубли, итого будет 100000 рублев; богинеты, хотя по полтине, итого 25000 рублев; пороху по 5 фунтов на человека, а фунт естли положить по гривне, итого 25000 рублев; пулек по 5 ж фунтов на человека, а фунт естли положить по алтыну, итого будет 7500 рублев. Всего на ружье и на порох надобно 157500 рублев.

Их же естли кормить на службе государевым кормом, и естли на месяц положить корму по рублю на человека, и на 3 месяца на корм изойдет казны 150000 рублев.

И всего 50000 человеком жалованья и ружья и пороху и на 3 месяца корму иметца 1207500 рублев.

А естли, государь, собрать самых уметелных стрелцов, чтоб ни один и в самом скоростном стрелянии пули даром не бросил, и, по моему, государь, мнению, таких умеющих стрелцов полно и 10000 человек, нежели вышеписанных 50000 человек. И жалованья хотя по 30 рублев будет им учинено на год, а хлеба хотя по 20 чети на человека, подъемных хотя по 5 рублев, то великому государю валовых вышеписанных 50000 человек гораздо они прибылнее б были, потому изойдет им на годовое жалованье толко 300000 рублев, на хлеб 10 000 рублев, на подъем 50 000 рублев. И всего жалованья годового денежного и хлебного и подъемных против сего примеру будет 450000 рублев. Ружье надобно им доброе и целное, и хотя купить пищаль по 6 рублев, итого будет 60000 рублев. Бердыши добрые или обоюдники, или по прежнему богинеты, положить по 20 алтын, итого 6000 рублев Ножи добрые купить, хотя по 2 гривны, итого будет 2000 рублев. Пороху добраго фунта по 3 на человека, и купить хотя по 2 гривны фунт, итого будет 6000 рублев, пулей хотя по 3 ж фунта на человека, итого будет 900 рублев.

Итого всего будет 74 900 рублев.

А на службе для ради их удалства и для отмены от рядовых салдат, хотя по полтора рубли на месяц корму им учинить, итого на 3 месяца иметца 45000 рублев.

И всего жалованья, и ружья, и пороху, и на 3 месяца корму, иметца 569 900 рублев.

И коя казна довелась была дать 50000 прежде бывшим салдатам, и тою казною новых салдат, самых удалых, кои в подвижную двувершковую цель без погрешения будут бить, мочно пожаловать 20000 человек и с лишком. И та, государь, 20000 заменила б у дела за 100000 неумеющих, или и за 200000.

И естли, государь, подлинно таких добрых стрелялных мастеров 20000 собрать, да естли б к ним прибрать самых смелых и зарывных молодцов тысяч з 10000 или и 20000 по разсмотрению полководца х копейной службе, да конных огнестрелных бойцов естли бы набралось тысяч з 10000, лучных и копейных добрых наездников тысяч з 10000 ж бы, то хотя числом при прежних нарядах и не много б их было, а надежнее б прежних 300000 было с ними воевать.

Я чаять бы, что за помощию божиею великий государь мог бы многие государства под руку свою толиким числом подклонить, толко надобно к таким удалцам удалые и полководцы и в воинском деле искусные, чтоб умели их вести, и от лукавства неприятелского знали б их блюсти, чтоб каким обманом их не погубили, и за недоз[нанием полководца умение их стрельное даром бы не пропало.

А кои прежние солдаты не годятся ни к огненной стрельбе, ни к копейной войне, и тем бы хорошо быть в черной работе и у рогаточнаго наряду. А буде таких работных солдат будет мало, то доведется, чаю, для земляной работы нарочных даточных из крестьянства взять, по работе смотря, на время, по коих мест будет служба.

А как служба минется, и тех крестьян отослать на прежние их жеребьи. А умеющие солдаты всегда б у ружья своего управлялись, чтоб они никогда в земляной работе не утрудилися и томны б не были, но всегда б они были бодры и опасны, и к бою готовы на всякой час.

А естьли утомится в черной работе, то он день другой будет не воин. А стреляльному, государь, мастеру надобно на всякой неделе раз другой всякому из пищали своей па цели выстрелить, чтоб рука у него к стрельбе всегда тверда была, и ружье б не залеживалось]. А естли, государь, и доброй мастер, да утрудитца в земляной работе, или и без работы, да долго не будет из ружья своего стрелять, то рука у него в стрелбе дрогнет и с руки уж не таково целно стрелять будет.

И естли бы всему сему господь бог изволил быть, и великий государь приказал таких прямых воинов себе избрать и научить яко ж выше реклось, то хотя б их на поле и не казисто было, обаче ж неприятелю страшны б были паче прежних многочисленных полков.

Я истинно, государь, сего не могу разуметь, что в том силы или что похвалы, что многочисленны наши полки на брань изходят, а неприятель малыми людми побивает и в полон берет. И сие, государь, не бесчестие ль наше, что во множестве нашем от малых людей стоять не можем.

И аще кто речет: нынешная де Ругодевская служба учинилась злочасна от воли божией, да от измены, а не от плохости какой, и сие вси мы разумеем, что без воли божией и маленкой птички убить никому невозможно. Однако ж всегда надобно человеку опасну и осторожну и к ратоборству готову быть, и убор ополчителной надобно всегда доброй иметь. Естли же мы обороны себе не умеем держать, то нечего нам на бога и пенять.

Егда и сам бог полководствовал израилтескому люду, обаче ж и тогда тыи израилтяне оружия не отлагали, но острых мечей на неприятеля своего употребляли и на защищение от неприятеля щиты себе имели. Колми ж ныне нам подобает пещися о добром ружье, и о добром уменье полноводном и ратоборном и о всяком ратном управлении, потому что сам бог не снидет нам тако помогать, яко же древле помогал Исусу Наввину Иерихон град разрушить ношением киота господня и множеством трубнаго гласа, или Гедеону едиными трубами да огненными лучами Мадиама устрашить, а на поражение мадиамлян и иерихонитян единаче употребили ж оружия, кое тогда в ратном деле обреталось.

И по сему разумению никогда без оружия воевать невозможно.

К сему ж и псаломник вопиет: препояши оружие твое по бедре твоей силне. И не просто сие пророческое слово речено, еже препояши по бедре твоей сильне, бедра значит осторожность, а сила значит умение. И по сему явно, что воину всегда достоит оруженосну и уметелну быть, такожде и ружье доброе и острое иметь. И во многих местех воспоминаютца в писании мечи обоюдные и изощренные, а не тупые, тупого оружия ни в каковых писаниях не обретается, яко же прежде у нас обреталось бердыши, остреем подобны косарю тупому, и кованы ис простого железа без укладу, сабли железные ж и тупые, что ни бердышем, ни саблею, и платья прорубить невозможно было. А ружье, государь, тупое неприятелю не страшно, потому что, естли по голому телу, то обранит, обаче ж и рана от тупого ружья не велика бывает, а естли по платью ударит им, то лише зашибет, а и обранить сквозь платье невозможно. А острое ружье велми страшит всякого человека, потому что рана от него тяжела, и платье не защитит от раны, такожде и пищаль целная страшна неприятелю. И посему, государь, о ружье первое попечение надобно иметь, чтоб оно было добро и остро и к обороне надежно, а затем уж и без умения нелзя быть.

И кузнецам указ сказать крепкой, чтоб отнюд ис худого железа ружья никакого не ковали, а на острее клали б сталь или уклад самой доброй, и острее б ставили на бердышах и на обоюдниках, и на копьях против добраго ножеваго острея. И всякой бы мастер зделал по имяни своему и по прозванию клеймо, и тем бы клеймом всякой мастер свою работу и клеймил впредь для ведома, чтоб мочно было разобрать, кое коего мастера ружье. И буде кое ружье будет огненное ковано не из самого мяхкаго железа, или худо проварит, или худые места медью запаяет, и от стрелбы ее розорвет, и по клейму, хотя в 10 лет, сыскать будет мочно виноватого мастера.

А чаю, государь, доведетца того мастера жестоко наказать, чьей работы ружье розорвет, потому что он будет человекоубийца. Такожде кой кузнец скует саблю, или бердыш, или обоюдник, или копье, или богинет, или нож без укладу, или и с укладом, да железо положит не мяхкое, и от того он переломитца, или в присаде не твердо будет, и с ратовища сломитца, или из черена выломитца, и тому доведетца запрещение какое положить, чтоб все того опасны были.

А принимать бы всякое ружье с опыту и за верным свидетелством. И кой дозорщик кое ружье будет досматривать, и на том бы ружье положил он свое дозорное клеймо, чтоб знать было, коего ружья кой дозорщик достоверивал. И естли в чьем дозоре явитца какая винность, и за то и дозорщику запрещение ж бы какое положить.

Нам, государь, не то что нынешнея Ругодевская служба не полезна, но и предками своими похвалитися нам невозможно. И всем сие ведомо, как князь Василей Васильевичь Голицын под Перекоп ходил, и с ним, сказывают, было болши 300000 служивого люду, а татар выехало тысячь всего с 15000, а наши от великого своего множества бою с такими малыми людми не смели дать. И сие, государь, не явное ль наше безчестие, что те татары одною конницею и одним лучным боем полк думного дьяка Емельяна Украинцова порубили, и пушек, сказывают, з 20 отбили, и в полон взяли. А наши из болшого и из менших полков и из обозу вытить и выручить их не смели, все устрашились от малые горсти. Истинно, право слово божие, еже страшли-вому на брань изходити не подобает, подобие и неумеющему не по что на бой ходить, потому страшливой или неумеющей смелому и умеющему мешать и страх наводить будет. Страшливому и неумеющему лутши дома сидеть, а на бой надобно забытые головы как полководцы, так и полчане.

И сие, государь, мнози ведают, что татары, приезжая к рогаткам, хватают крюками за рогатки и разволакивают, а иные и саблями их рубят, а наши из ружья стучат да гремят, а татары и не глядят, потому что все стреляют мимо, а их убить не могут.

А естли бы, государь, да такие были наши стрелцы, чтоб ни один даром не стрелил, иль бы огнестрелные рогатки были, то некогда б к обозу близко подъезжать и за рогатки хватать, а естли бы кои и понартились, ин бы прочь не отъехали. Плохо нас воевать, когда не умеем мы в них стрелять.

У наших, государь, руских людей руки есть такие ж, что и у иноземцов и от неприятелей мочно б оборонь держать, лише бы ружье было доброе, да умение твердое. И иноземцы не с небеси пришли, но такие ж люди, яко и мы, всему тому навычка, да добрая росправа. Сие, государь, многим известно, что низовые люди татар и калмыков всегда от жилищ своих отгоняют и побивают.

Наипаче ж сибирские жители малыми людми многих татар прогоняют и побивают и в полон берут, и никогда татары и многим числом против тамошних наших малых людей стоять не могут. А за что не могут стоять? Яве за то, что тамошние жители из ружья стрелять горазды и пулей даром не теряют, а к тому смело поступают, и зато наши и страшны татаром бывают. Такожде, я чаю, и с немцами, естли наши будут московские салдаты из ружья все целно стрелять и пулей не станут даром терять, то будут им, яко же и татаром, руские люди страшны.

Истинно, государь, надобно нам бога призвать в помощ и о ратном деле самое истинное и прилежное ко всему ратному убору радение и расмотрение приложить.

Аще бо великий государь, и великое прилежение о ратных делах имеет, обаче без известия примерных статей трудно в тонкость все познать, понеже человек есть. И сего ради потребно ему, государю, помощ подавать, елико кто может, и всякие примеры на разсудок пред очи его, государские, предлагать, и о всяком деле самую истинну доносить. А без верных помощников трудно ратное дело управить.

Истинно, государь, мочно на бога надежду иметь, что возвыситца рука великого государя, толко нужда надлежит до добраго оружейнаго убору и до ратного умения в стрелянии и во управлении, того ради я тебе, государю, и докучаю с великим прошением. Господа ради не возгнушайся моего неразумия и многословия и расмотри вся моя изречения с прилежанием, и кая дела полезна узриши, то пожалуй о тех делех, как тебя бог наставит, расположи, и великому государю доложи.

Истинно, государь, от самые ревности о сем я подви-заюся, а не ради каких своих прихотей, или поискания какава. Мое, государь, намерение то, чтобы мне тунеядцу у великого государя не быть, и зато б мне ответу богу не дать.

Еще ж, государь, доношу милости твоей, и сие. Видел я, дал инженер меру лить на заводе боярина Лва Кириловича девятипудные бомбы, и те, государь, бомбы, бог весть, годятца ли к делу, потому пущены они велми стенисты. И по тому ево розмеру льютца иные бомбы и по 10 пуд, и болши. И по моему, государь, мнению, разве их набивать добрым порохом, а естли плохим порохом, или и средним, да к тому еще отсырелым, их набить, то не чаю я всем им розрыватца, потому что они стенисты.

И сие, государь, велми нужно, чтоб их искусити таким порохом отсырелым, каков бывает на службе. И естли их розрывать не станет, то лутше их на службу не возить и здесь их бросить.

И естли, государь, изволиш те бомбы опытать, то, пожалуй, не прогневайся на меня о словеси моем, еже реку, Истинно вам, еже стократнее моея речи вся разумееши совершенно, но забвение над всяким человеком хвалитца, или какое многодели[е] и многомыслие препинание творит. И того ради припамятуя пишу еже б спросить пороху сред-няго не для бомбнаго наряду, но для каковые ни есть иные потребы, чтоб взять ево сплоха, кой полежалой, и чтоб ево, не подсушивая, принесли. А естли, государь, уведают то, что на бивати им бомбы, то либо из лутшаго пороху возмут, либо подсушат.

А сие, государь, всем известно, что на службе всегда порох сыр бывает от дождей, и от подмочки, и от росы, и от воздушные сырости.

И в сием, государь, велми нужно поостерещися, нет ли какой прозяби от того инженера. Ей, государь, надобно от них опасатися, потому что свой своему поневоле друг, и никогда иноземец не сверстает с собою руского человека, Хотя они и розных земель, только не надежно им о все ввериватися, всегда он своеплемянным лучши порадеет. И того ради надобно за ними гораздо смотреть, и буде кой скажет, что от недознания худо учинил, а не от хитрости, и то ему самое безчестие, на что он в то дело и вступает, в чем силы не знает, а жалованье великое берет. По моему, государь, разположению, надобно у пороховые казны и у бомбного наряду быть из руских людей самому доброму и верному человеку быть, и в пороху ему доведетца сила знать, и такое дело великое и закрытое велми опасно в ыноземские руки вверивать.

Еше, государь, видел я и другую прозеб. Инженер ли или полковник, кой дал образцы киркам, каковы ковать для земляные работы, и в тех, государь, кирках великая и съявная поноровка учинена неприятелю. Где было копать рускою киркою день, а тою немецкою киркою прокопаетца два дни, а естли зимнею порою, то и три дни тою киркою против нашея прокопает. И ест[л]и б, государь, зимнею порою, то мочно б их здесь и опытать, и по свидетелству опытному мочно б иноземца и спросить, для чего он такие негожие кирки велел делать.

Кирка, государь, надобна так зделать, чтоб она в черену была крепка, то хорошо, чтоб, насадя на черен, год место мочно было ею работать. А немецкой образец дан такой, что и суток на черену не устоит. Другая сила в кирках то, чтоб она в землю лнула, а не сколзывала, и в глаза б работнику не брызгало. А немецкие, государь, кирки зделаны так, что как лучитца зимнею порою ею копать, то работнику и глаза все выбьет, и нивесь ему копать, нивесь глаза продирать. И черенья на них на службе не напастися, где было копать, ажио в то время за насадкою ходи. А на службе, государь, бывает и час нужнее суток.

И естли, государь, он, иноземец, сие учинил от вымыслу, то доведетца ему и указ учинить.

А естли же от неразумия, то доведетца, чаю, от того дела его отставить и жалованья убавить, чтоб на то зря, иные так не делали. А буде чего он совершенно не знает, почто он в то дело и вступаетца.

Буди ж тебе, государю, и сие мое разположение о уборе ратного дела изнесено, аще и вся многократнее тебе, государю, известна суть, обаче да зриш и мое предложение. Мне, государь, тако ся мнит, что вначале за помощию бо-жиею надобно ружье огнестрелное доброе и ковано из мяхкова железа, яко же и выше рекох, и чтоб они были нутром чисты и целны, такожде и пушки нутром прямы и чисты, то будут они и к стрелбе целны, и ядра б были круглы и глатки, и в пушку б с понуждением их забивать, а не на закат пускать. Порох бы пороховщики делали доброй и яркой и селитру б в него клали литрованую, чтоб он на службе не отсыривал и гущею не становился. И салдаты б были смелые и из ружья стрелять умелые, и пушкари б могли хотя по аршинной цели убивать, и весь служивой люд пищею и одеждею и всяким доволством был бы награжен, чтоб он с радостию за великого государя готов был умереть. И никого б они своих руских людей не грабили и не обижали, чтоб всяк за них бога молил, а не клял, чтоб они были по евангелски своими оброки доволны, чем пожалованы.

Такожде и у конницы надобно, чтоб были вначале кони добрые и кормом доволные, и ружье б у них было доброе ж и целное. И скачючи на кони, заряжать и в цель стрелять умели б, сабли б были сталные, а не [и]з простого железа кованы, чтоб они были остреем против доброго ножа. Копьи б были подобны бритве, а древки б твердые, и присадка б была твердая ж, и кто с ним ездит, владеть бы им умел, и сами б они пищею и одеждею и всякими потребы доволны. И полководцы б у пеших и у конных были самые добрые и свидетелствованные люди и к смерти нестрашливые.

А естли, государь, прежние службы воспомянуть, и те службы, бог весть, как они и управлялись, людей на службу нагонят множество, а естли посмотрить на них внимателным оком, то, ей, кроме зазору, ничего не узриш. У пехоты ружье было плохо и владеть им не умели, толко боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов на неприятелскую, головы по 3, и по 4, и гораздо болши, а хорошо б то, чтоб свою голову хотя головы на три неприятелские менять. А естли на конницу посмотреть, то не то, что иностранным, но и самим нам на них смотрить зазорно, в начале у них клячи худые, сабли тупые, сами нужны и безодежны, и ружьем владеть никаким неумелые. Истинно, государь, я видал, что иной дворянин и зарядить пищали не умеет, а не то, что ему стрелить по цели хорошенко. И такие, государь, многочисленныя полки к чему применить? Истинно, государь, аще и страшно мне рещи, а инако нелзя применить, что не к скоту, и егда бывало убьют татаринов дву или 3-х, то все смотрят на них, дивуютца и ставят себе то в удачю, а своих, хотя человек сотню положили, то ни во что не вменяют.

Истинно, государь, слыхал я от достоверных и не от голых дворян, что попечения о том не имеют, чтоб неприятеля убить, о том лиш печетца, как бы домой быть. А о том еще молятца и богу, чтоб рана нажить лехкая, чтоб не гораздо от нее поболеть, а от великого государя пожаловану б за нее быть. И на службе того и смотрят, чтоб где во вре-мя бою за кустик притулитца. И иные такие прокураты живут, что и целыми ротами притуляются в лес или в долу, да того и смотрят, как пойдут ратные люди з бою, и они такожде бутто з бою в табор приедут. А то я у многих дворян слыхал: "Дай де бог великому государю служить, а сабли б из ножон не вынимать". И по таким их словам и по всем их поступкам, не воины они, лучши им дома сидеть, а той нечего и славы чинить, что на службу ходить.

А естли, государь, по твоему раденью великий государь изберет себе прямых воинов браных и научит, яко ж я в примерном своем писме выше изрекох, или и вящьшее того, как о том господь бог его наставит, то весь прежде бывшей зазор отъиметца от нас, и будут и нас в люди почитать и на войнах станут наших страшитися.

А как, государь, воинство браное изберетца и всякому делу служивому изучатся, то хорошо б, государь, и глав ному их делу научить, чтоб они всегда в сердцах своих страх божий имели. Понеже и писание повелевает воину быти святу и житие иметь чистое, паче иноков, потому что всегда воин готовитца к смерти и пред нелицеприятного судию стать.

А в Кормчей книге, в законе царя Константина написано: воину исходящу на брань, подобает хранитися от всех неприязненных словес и вещей, мысль же свою к богу имети, и молитву творити, и совет творити о брани, а не то что всячески сквернословить и неправда чинить.

И естли, государь, к доброму ружью, и к доброму убору, и доброму воинскому учению, и духовное сицевое устроение будет, то яве, что бог призрит на ны наипаче милостивым своим оком. А за призрением и вспоможением божиим наши руские воины прославятся паче окрестных государств, и малыми людми проженут врагов своих многих.

Исчисление казны, что иметца против
вышеписанного разположения

Естли великий государь укажет самым удалым салдатом огнестрелным на год жалования учинить против вышеписанной росписи, и дватцети тысячам иметца 1049800 рублев.

А естли годового жалованья им по 25 рублев, подъемных по 4 рубли, итого будет 929800 рублев.

Копейных салдат естли учинит 20 000 же, и естли им в прежнем жалованье быть в 16 рублех, итого будет 320000 рублев. Хлеба по 16 чети на человека, и естли положить по полтине четверть, итого 160 000 рублев, подъемных по 3 рубли, итого 60000 рублев. Копьи з древками и з бердышами и с ножами, хотя положить по рублю на человека, итого будет 20000 рублев. И всего им иметца жалованья и ружья на 20000 человек 560000 рублев.

Роботным людей естли положить годового жалованья по 8 рублев на человека, хлеба по 8 чети, подъемных по 2 рубли, итого будет на 20000 человек жалованья 280000. Им же на кирки и на топоры и на иные снасти, естли положить по полтине на человека, итого будет 10000 рублев. Им же дать для нужной оборони, хотя по рогатине, и рогатина положить по 10 алтын, итого будет 6000 рублев. И всего черным работникам 20000 иметца жалованья и снастей 296000 рублев.

Конницы естли наберетца самых удалых огнестрелных бойцов тысяч десять, и им естли великий государь учинит жалованья годового, хотя по 60 рублев, хлеба ему и коню по 40 чети, на коня по 10 рублев, подъемных по 10 рублев, итого 900 000 рублев; ружья длинного купить, добрая пищаль хотя по 8 рублев, пистолей пару по 4 рубли, на острь по рублю, итого будет 130000 рублев; пороху доброго по 5 фунтов на человека, итого 10000 рублев, пулек по пяти ж фунтов, итого 1500 рублев. И всего им иметца жалованья и ружья 1141 500 рублев.

А копейщиков и лучных стрелцов, естли б набрать 10000 же и жалованья им естли учинено будет годового по 40 рублев, хлеба по 40 же четвертей, на коня по 8 рублев, на подъем по 8 же рублев, итого 760000 рублев. Им же на ружье, и на сайадаки, и на стрелы, и на копьи, естли дать им по 5 рублев на человека, итого 50000 рублев. И всего будет 810000 рублев.

И по сей, государь, примерной росписи боевого люду будет 60 000 человек. И естли им по вышеписанной выкладке положить жалованье против болшой статьи, и всем им иметца денежного и хлебного жалованья и ружья 3561 300 рублев.

И в том числе естли хлебное жалованье положить в цену по полтине за четверть, и того хлебного жалованья будет денгами 800000 рублев.

А естли хлебного жалованья в цену не класть, потому что хлеб собирается со крестьян без купли, и, кроме хлеба, денежного расходу иметца 2761300 рублев.

И естли положить на службе тем вышеписанным 60000 человеком корму на месяц по полтора рубли на человека, итого на месяц иметца 90000 рублев, и по сему положению на 3 месяца корму будет 270000 рублев.

Всего штидесят тысячам годового, и оружейного, и с полковым 3-х месяцев кормом, иметца 3031300 рублев.

И естьли бы великий государь указал денежному делу быть против прежняго моего писма, то чаял бы я у бога милости, что одною денежною прибылью вышеписанное число исполнилось бы.

И буде великий государь совершенно укажет денежное дело управить с мелкою дробью, яко ж прежде явих в денежном писме, то доведетца и пошлинной збор поправить. А естли пошлинной збор поправитца, то за помошию божиею и в пошлинном зборе чаю, что не менши денежного числа доходов собрать на киждо год мочно будет. И те, государь, доходы миру будут не тя[го]стны, а великому государю были б прибылны и прочны, и уставились бы они в вечные доходы, а десятые денги и поворотных денег гораздо они легче б были. А что подлинно тех пошлинных зборов будет, и того, не взяв из Ратуши ведомости, по чему с каких товаров собираетца пошлин, написать и расположить имянно невозможно.

Паки прошу твою преблагую и всещедрую милость, государь Федор Алексеевичь, господа ради благоволи сие мое писание прочесть и расмотрить. И буде что узриш угодно, то, пожалуй, великому государю объяви от своего лица, о мне ж, пожалуй, умолчи. А что написах от недознания своего, и в чем погреших, пожалуй, отставь. Истинно, не лгу, что от самого желания сердечнаго писах сие, а не от достовернства, понеже земледелец есмь, а не воин. И сего ради елико могох, толико и написах. Еще же прошу милость твою и о сем, да не всяк зрит сего моего писма труд, но да будет оно в сохранении для потребных статей.

Писавый Ивашко Посошков, главу свою под ноги твоя подносит.
И о всех погрешениих, недознанных и сумнителных, прощения просит.
И желает под кровом твоим благоприкровенным жити.
И за то вечне пред всеми людьми достойне тя блажити.

Комментарий

Иван Тихонович Посошков, "первый русский экономист" по определению "Энциклопедического словаря" Брокгауза и Эфрона, родился под Москвою в 1652 году, умер 1(12) февраля 1726 г. в Петербурге.
Он принадлежал к той плеяде русских людей, которых называют "прибыльщиками Петра Великого". Но не только этим исчерпывается значение этого замечательного русского человека в отечественной истории. Помимо его капитального труда "Книга о скудости и богатстве", из-за которой его в основном и считают пионером отечественной экономической науки, И.Т. Посошков был еще и широко мыслящим, государственным человеком эпохи Петра Великого. Предложенный текст его трактата "О ратном поведении" свидетельствует об этом как нельзя лучше - он был создан в августе 1701 г., во время испытания на прочность новой, петровской, Руси, т.е. вскоре после поражения русской армии под Нарвой. Патриотическое настроение этой работы во многом перекликается с тем направлением, которого придерживался и сам Петр Великий - привлечение иностранного опыта для модернизации, не должно стать самоцелью, нужно с помощью нового пробуждать силы собственно русские.

Текст воспроизводится по академическому изданию трудов И.Т. Посошкова ([1, с.247-272])

Использованные источники и литература

На главную

Содержание Источники