Русь и тюрко-монгольский мир за 1500 лет

Тюрки как народ выступили на историческую сцену после создания Первого Тюркского каганата в 551 г. По любопытному совпадению на тот же VI в. приходятся и первые достоверные сообщения о славянах, в том числе о племенах – прямых предках русского народа. Собственно говоря, тюркские и славянские племена существовали и раньше. Но для периода их догосударственного бытования, «тюрки» или «славяне» – это современные условные термины, основанные на классификации языков доминирующих племен, или их правящих элит. Дело в том, что если можно было бы спросить членов таких «тюркских» или «славянских» племен «кто вы?», то ответ удивил бы – скорее всего отвечавший назвал бы себя кем-то вроде «ашина», «сир», «вятич» или «радимич». И это не удивительно – самоидентификация не просто с родом и племенем, но и с целым объединением племен, т.е. принятие названия, общего для них всех, вызывается как правило организацией или государства, или по крайней мере протогосударства. Заметим, что присущие для кочевников Евразии формы протогосударств принято называть «кочевыми империями» или «имперскими конфедерациями», составленными из различных племен и родов¹

Многие характерные черты этих кочевых империй оставались неизменными на протяжении тысячелетий. Например обычай заключать договора с оседлыми соседями, закрепляя его выдачей в гарем кочевого властителя дочерей или сестер правителя оседлого народа. Для него у китайцев был даже специальный термин – «договор о мире, основанный на родстве». Надо сказать, что в таких случаях кочевые владыки не особо стеснялись: так, в 198 г. до н.э. могущественный шаньюй сюнну Маодунь, не только заставил основателя династии Хань² Лю Бана заключить с ним договор как со старшим государем, но позже еще и покусился на ханьскую императрицу Люй-хоу. Маодунь в своем официальном письме откровенно написал ей о своих желаниях: «Вы, ваше величество, сидите одна на престоле, а я, одинокий и возбужденный, не имею никого рядом. Обоим нам скучно, мы лишены того, чем могли бы потешить себя. Хотелось бы променять то, что имею, на то, чего не имею». Пришедшая в ярость Люй-хоу тем не менее не имела сил на войну и предпочла уйти от ответа, сообщив о своей немощности и сказавшись дряхлой старухой. И через полтора тысячелетия мало что изменилось в менталитете ханов кочевых империй. В 1237 г. мы видим уже как Батый предлагает рязанским князьям заключить «договор о мире, основанный на родстве», потребовав в знак покорности дать «рязаньских князей тщери или сестры на ложе». Русские князья предпочли отказаться от этой «чести» и решили сражаться до последнего.

Мир евразийских степей был устроен так, что в кочевой империи, объединявшей большое число различных этнических единиц, постоянно происходили как процессы ассимиляции в состав господствующего этноса, так и обратные процессы. Разнообразные по своему этническому, языковому и культурному, происхождению рода и племена были чем-то вроде кирпичиков, из которых строились кочевые империи народами, занимавшими в них господствующее положение. Крайняя подвижность этих «кирпичиков», из которых складывались имперские конфедерации, приводили к регулярным перестановкам в раскладе сил, а значит и в определении текущего гегемона в евразийских степях. Так, конфедерация сюнну, господствующим элементом у которых были «тюркские» племена (т.е. в указанном выше смысле – языковой классификации), после ее разгрома китайцами в I в., переконфигурировалась в кочевую империю, в которой стали доминировать монголоязычные сяньбийцы. Позже, уже другие монголоязычные племена – жоужуани³ стали гегемоном для тюркских племен гаоцзюй⁴ – тоже потомков сюнну. Таким образом тюркоязычные племена бывшей империи сюнну или вошли в состав Жоужуаньского каганата⁵, или, бежав на запад, стали в свою очередь ядром полиэтнической Гуннской империи в Восточной Европе.

Именно тогда произошло это историческое пересечение славянских, тюркских и монгольских народов – при появлении в конце IV в. в Восточной Европе гуннов, кочевой империи из тюркских, монгольских, аланских⁶, финно-угорских, славянских и германских племен. Отметим особо, что гунны, следуя указанной выше практике строительства имперской конфедерации, включили в ее состав славянские и германские племена. В частности, одной из причин попадания последних в зависимость к гуннам была крайняя жестокость к славянским племенам (анты, венеты и склавены), бывших в подчинении у племенного союза Германариха. Вот что сообщает готский историк VI в. Иордан о преемнике Германариха Винитарии: «Пробуя проявить силу, он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Божа с сыновьями и с семидесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных. Но с такой свободой повелевал он едва в течение одного года». Дело в том, что победа далась готам не дешево и гунны, воспользовавшись моментом ослабления, завоевали их, при этом славянские племена освободились от готской зависимости и вошли на равных с ними основаниях в гуннскую имперскую конфедерацию. Эти события были настолько значимы, что, по мнению акад. Б.А. Рыбакова, Автор «Слова о полку Игореве», отлично знавший историю взаимоотношений с кочевым миром, назвал начальный период русской истории по имени этого антского вождя Божа (или Буз в другой огласовке) – «время Бусово». Вот так, во «время Бусово», завязался тот узел общей истории, что связывает русских и тюрко-монгольские народы и до сих пор.

С падением Жоужуаньского каганата под ударами ранее подчиненных ему тюркских народов, таких как гаоцзюй, история повторилась – часть его племен прошла аналогичный сюнну путь и вот в VII в. в Восточной Европе появляется могущественный Аварский каганат, в состав которого были включены силой и некоторые восточнославянские племена⁷. Для славянских племен власть этого каганата оказалась настоящим культурным шоком. И через почти 500 лет автор русской Начальной летописи оставил хрестоматийный рассказ о могуществе, свирепости и нечеловеческой гордости аваров (обры в русском и греческом летописании), при этом особо поразила воображение славян быстрота распада кочевой империи, вещь, кстати, вполне обычная для истории Центральной Азии: «Си же обри воеваху на словенех, и примучиша дулебы, сущая словены, и насилье творяху женам дулебьским: аще поехати будяше обрину, не дадяше впрячи коня, ни вола, но веляще впрячи 3 ли, 4 ли, 5 ли жен в телегу и повести обрина, и тако мучаху дулебы. Быша бо обре телом велици и умом горди, и Бог потреби их, и помроша вси, и не остася ни един обрин. И есть притча в Руси и до сего дне: погибоша аки обре, их же несть племени ни наследка».

Примерно в то же время и другие центральноазиатские племена, в основном тюркские, прибывают в Поволжье и на Северный Кавказ, где возникает еще одно важнейшее для исторических судеб нашей страны государство – Хазарский каганат. Правда, в отличие от аварской империи, доминирующими в нем являются не монголоязычные, а тюркские народности (хазары, сувары, булгары ⁸). Но при этом другие его «кирпичики» почти те же, что и у аварской империи – финно-угры, славяне, аланы и адыгские племена⁹.

Влияние этих каганатов на развитие восточнославянских племен и появление у них государственности обычно недооценивается, но фактом является то, что уже при одном из первых упоминаний русов (в Бертинских анналах под 839 г.) сообщается, что их правитель носит титул кагана. Правитель-каган у русов упоминается также арабскими авторами того времени. И позднее, уже великие Киевские князья периодически титулуются каганами¹⁰. А ведь титул правителя был в то время одним из важнейших способов позиционировать свое государство. Так что претензия на титул кагана тогда означала декларацию полной независимости государства и при том его равнозначность другим империям/каганатам. Неудивительно, что одним из главных свершений недавно появившегося Русского государства было устранение других претендентов на титул кагана в Восточной Европе – в 965 г. киевский князь Святослав Игоревич идет походом на Хазарский каганат и наносит ему сокрушительный удар. После чего значение Хазарии как империи исчезает. В этом случае русские фактически выступают союзниками Великого Булгара, бывшего в подчинении у Хазарии и долго добивавшегося независимости. Другим важным результатом этого похода стало завоевание Тьмутаракани¹¹ – территории с тюркским, аланским и касогским населением, ранее бывшим под властью хазар. Причем касоги приняли власть Мстислава практически бескровно, так как Мстислав, могучий воин и отважный боец, выполнил обычай взятия власти над племенем через победу в поединке с его вождем. Красочное описание этого события есть Начальной летописи, где рассказывается, что вождь касогов Редедя предложил: «Что ради губив дружину межи собою? Да снидеве ся сама бороть. Да аще одолееши ты, то возмеши именье мое, и жену мою, и дети мои, и землю мою. Аще ли аз одолею, то возму твое все». Мстислав и Редедя сошлись в рукопашной и после броска о землю, проведенного Мстиславом, оглушенный Редедя был добит ножом. По указанному обычаю Мстислав стал вождем касогов, которые вошли в состав его дружины и храбро сражались за своего вождя-князя Тьмутаракани.

Но не только Тьмутаракань была местом соединения Руси с тюркским миром. Дело в том, что весь IX в. русские постоянно находятся в контакте с печенегами – частью тюркских племен, известных на востоке евразийских степей как канглы. Печенеги, пришедшие из-за Волги, все это время боролись с хазарами и славяне были их союзниками в этом. Тут следует напомнить, что вплоть до конца X в. граница Руси с кочевым миром проходила практически рядом со стенами Киева¹². Например, когда угры (предки венгров), бывшие союзниками хазар, откочевывали в Паннонию, то они прошли через территорию, где сейчас расположился современный Киев. Печенеги, также постоянно сражавшиеся с уграми, часто были вместе с русскими в борьбе против них. И после падения Хазарии печенеги то поставляли русским князьям свою конницу для различных походов, то враждовали с ними, периодически осаждая как сам Киев, так и его окрестности. Но в итоге часть печенегов признала сюзеренитет киевских князей и поселилась на южных рубежах Киевской державы в качестве федератов Русского государства. А в середине XI в. к ним присоединились некоторые огузские племена и рода (в русских летописях они называются торками), откочевавшие к границам Руси под натиском кипчаков (русские называли их половцами). Все эти тюрки (печенеги, торки, берендеи, коуи, тарпеи и пр.) составили племенное объединение, известное по русским летописям как «черные клобуки»¹³. Черные клобуки, ставшие федератами Русской земли, выполняли дозорно-сторожевую службу на пограничье с кочевым миром, а также поставляли легкую конницу по требованию своих сюзеренов – киевского, переяславского и черниговского князей. По свидетельству арабского путешественника Абу Хамида ал-Гарнати, в 1131-1153 гг. объехавшего всю Восточную Европу, присутствие черных клобуков, а точнее печенегов из их состава, в Киевской земле было весьма заметным: «И прибыл я в город страны славян, который называют “город Куйав”. А в нем тысячи “магрибинцев”, по виду тюрков, говорящих на тюркском языке и стрелы мечущих как тюрки. И известны они в этой стране под именем беджнак¹⁴». После монгольского нашествия остатки черных клобуков приняли христианство, обрусели и таким образом обеспечили существование одного из основных антропологических типов у южнорусского (ныне украинского) населения.

Во второй половине XI в. до Руси докатился очередной прилив степной стихии – в южнорусские степи пришли кипчакские (т.е. половецкие) племена¹⁵, которые стали доминирующей силой евразийских степей. Последнее отразилось даже в названии степи, протянувшейся от Иртыша до Дуная – она стала называться на Востоке в течение многих столетий как Дешт-и-Кипчак (по-персидски «Кипчакская степь»). Русские с этого момента и до монгольского нашествия были в постоянном контакте с половцами. Отношения с ними развивались очень непросто – начавшись мирно, они перешли в затяжную войну, когда чуть ли не ежегодным половецким набегам русские противопоставляли дальние вылазки вглубь Половецкой степи и там наносили мощные удары по зимовьям половцев. А кроме того в ходе внутренней борьбы за власть и земли русские князья постоянно использовали половцев в качестве союзников какой-нибудь из сторон. Причем не только половцы, внешняя по отношению к Руси сила, но и черные клобуки к середине XII в. стали активно вмешиваться в борьбу князей за Киевский стол. Самым известным примером являются события 1150 г., когда именно «свои поганые» решили судьбу очередного столкновения. Колоритный рассказ об этом сохранила Ипатьевская летопись: «начаша Чернии Клобуци молвити Изяславу: “Княже, сила его велика, а у тебе мало дружины, даже не переидеть на ны черес реку. Не погуби нас, ни сам не погыни. Но ты наш князь – коли сильн будеши, а мы с тобою. А ныне не твое время, поеди прочь”. Изяслав же рече им: “Луче, братье, измрем зде, нежели сеи сором возмем на ся”. Кияне же начаша стужати, ему рекуче: “Поеди, княже, прочь!” И оттоле Чернии Клобуци побегоша к своим вежам».

К концу XII в. половцы уже стали неотъемлемой частью политической жизни Русского государства, а также вошли в династические отношения с русскими князьями – почти все союзы с половцами в ходе внутрирусских междоусобиц оформлялись через браки князей с дочерьми половецких ханов. При этом некоторые половецкие рода, потерпевшие поражение в ходе внутриплеменной борьбы (споры из-за пастбищ, кровной мести и т.п.), также вливались в состав «черных клобуков» и начинали служить русским князьям. А в степях, рядом с половцами, кочевавшими в них, стали появляться русские люди, перенявшие кочевой образ жизни и ставшие «бродниками». Кроме того, усилиями русских миссионеров среди половцев все больше стало распространяться христианство.

Таким образом к началу XIII в. русско-тюркские взаимоотношения во многом стабилизировались на основе приближения кочевых соседей к русской культуре и взаимного освоения южнорусских степей. Часть тюрков («свои поганые») при этом непосредственно вошла в состав Русского государства, привнеся свой ценный опыт воинов и скотоводов. Элита же соседних половецких племен все более ориентировалась на Русь – и через династические связи, и через принятие православия, а также по экономическим причинам, т.е. выгодной торговли и транзита товаров. Отражением этих процессов служит великое произведение домонгольской литературы – «Слово о полку Игореве». В нем есть немало подтверждений интенсивных процессов взаимообогащения и взаимопроникновения русской и тюркской культур – как в языке, так и в военной и хозяйственных сферах.

Но все эти процессы были резко прерваны монгольским нашествием. Чингисхан, объединив к 1206 г. все монгольские племена, заявил своей целью стать во главе всех «живущих за войлочными стенами», т.е. ханом не только кочевников монголов, но и тюрок. Основания к этому у него были – уже в 1208-1209 гг. добровольно признали его власть уйгурские и карлукские владетели, а в 1218 г. население Восточного Туркестана с восторгом восприняло монгольские тумены Чжэбэ как избавителя от тирании хорезмшаха и найманов Кучлука. Но дальнейшее завоевание державы хорезмшахов не привело к полному покорению всех тюркских народностей – значительная часть канглийских и кипчакских племен оказали монголам ожесточенное сопротивление.

В ходе борьбы с ними монгольские войска дошли и до границ Руси. Уже в 1222 г. тумены Чжэбэ и Субэдэя столкнулись с ополчением кипчакских и аланских племен на Северном Кавказе. Сумев разбить их поодиночке, монголы бросились в погоню за половцами и разбили их, при этом часть побежденных влилась в состав монгольского войска. Но все же значительное количество спаслось у своих русских союзников. Русские князья на своем сейме отвергли притязания монголов быть хозяевами над половцами, якобы их потомственными рабами и «конюхами», и решили защищать союзных половцев, согласившись с их аргументами, что монголы «нашю землю днесь отъяли, а ваша заутро възята будеть». Как известно, кончилось это чудовищным поражением общего русско-половецкого войска на Калке 31 мая 1223 г. Но это первое столкновение с монголами не стало еще роковым для Руси – победоносные тумены Чжэбэ и Субэдэя в свою очередь понесли тяжелое поражение во владениях Великого Булгара и завоевание Восточной Европы было отложено.

После этого поражения задача покорения половцев и булгар стала в определенной степени делом чести для монголов. Уже с 1224 г. начинается планирование такой кампании – для этого, сразу после возвращения из рейда по Северному Кавказу, Руси и Булгару, Субэдэй, по сведениям китайской хроники «Юань ши», подает Чингисхану доклад с предложением о формировании целой армии из тюркских народов, но с монгольским костяком. Такой сводный, тюрко-монгольский корпус был создан и отправлен на границу с Булгаром, где с 1229 г. Субэдэй, а потом сменивший его Кукдай, методично проводят операции как против самого Булгара, так и союзных ему кипчакских и аланских племен. О том, что монголы придавали огромное значение покорению кипчаков, сообщает китайский разведчик Пэн Да-я, который побывал в ханской ставке в 1233 г., накануне Великого Западного похода монголов в Восточную Европу: «Только единственное государство кипчаков излишне воинственно. Если не прибить искры их сопротивления, то монголы поимеют достаточно горя от степного пожара. Они [кипчаки] как раз те, с кем монголы непременно будут вести борьбу».

В 1236 г. гигантская армия монголов, которая была составлена за счет сил всей Монгольской империи, обрушилась на Великий Булгар и стерла с лица земли это государство. В 1237-1240 г. монголы последовательно покорили русские, половецкие и аланские земли, установив свое господство в них на ближайшие 200 лет. Образовавшийся на этих территориях улус Джучи (Золотая Орда) проводил дифференцированную политику по отношению к ним – города оседлых государств облагались данями, а вот кочевое население (у которого монголы предварительно уничтожили племенную верхушку) включалось непосредственно в состав монгольских кочевий. Чингисхан и его преемники были весьма заинтересованы в торговле, поэтому они поощряли ее и давали большие преференции купечеству, в основном мусульманскому¹⁶, поэтому при Золотой Орде поволжские города, контролировавшие Волгу-Каму, главную торговую артерию между Севером и Югом, вскоре начали процветать как от торговли, так и от результатов труда ремесленников, согнанных туда монголами со всех концов своей империи. Таким образом эти города стали новым местом соединения русского и тюркского миров, равно оказавшихся под властью монгольской знати. Различие между ними состояло в том, что тюрков монголы сознательно инкорпорировали в состав своего государства, тогда как с русских они предпочитали просто брать дань и ограничивались их вассальной зависимостью, быстро отказавшись от политики установления у сидевших в северных лесах «урусов» свою постоянную администрацию¹⁷.

В результате того, что тюрки численно превосходили монгольских пришельцев, последние быстрее воспринимали тюркский язык и обычаи, так что через 100-200 лет были полностью тюркизированы. Арабский современник ал-Омари очень точно описал этот процесс: «В древности это государство было страной Кипчаков, но когда им завладели Татары, то Кипчаки сделались их подданными. Потом они [Татары] смешались и породнились с ними [Кипчаками], и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их [Татар], и все они стали точно Кипчаки, как будто от одного [с ними] рода, оттого, что Монголы поселились на земле Кипчаков, вступали в брак с ними и оставались жить на земле их [Кипчаков]». В итоге, по мнению таких исследователей как М.А. Усманов и Т.И. Султанов, к концу XIV в. улус Джучи остался монгольским государством только в династийном отношении, являясь при этом тюркским по культуре, хозяйству и превалированию тюрков среди населения.

Нахождение Руси в составе Золотой Орды в очередной раз перевернуло русско-тюркские отношения: опять, как во времена Хазарского каганата, славяне стали подчиненной стороной, в противоположность тому, что перед монгольским нашествием половцы и черные клобуки были зависимыми от Русского государства. Таким образом вновь в кочевой империи расклад сил изменился – теперь под руководством монгольских нойонов русские, тюркские, черкесские и аланские войска совместно ходят в походы, их купцы и ремесленники в больших количествах живут и работают в городах, находящихся под властью тюрко-монгольских феодалов. Причем это происходит не только в улусе Джучи – если по сведениям арабских авторов того времени «у султана этого государства (т.е. Золотой Орды – РХ) рати Черкесов, Русских и Ясов», то и в Центральном улусе Монгольской империи юаньские императоры заводят в своей гвардии полки из русских, тюрок и алан, при этом сведенных в один корпус, расположенный в Ханбалыке (Пекине), под командованием общего для них командира. Любопытно отметить, что как в арабских источниках того времени, так и в географическо-статистическом описании Монгольской империи в тексте китайской хроники «Юань ши», русские, кипчаки, аланы или черкесы постоянно фигурируют в составе одной группы, как будто они составляют некую общность в улусах Монгольской империи. А в конце XIV в. в южнорусских землях, освободившихся от сюзеренитета Золотой Орды и перешедших под верховенство Великого княжества Литовского, мы с удивлением находим «черкасов», несущих «ясачную службу» на степном пограничье, т.е. так же как они это делали для золотоордынской администрации. При этом эти «черкасы» не столько собственно черкесы, сколько русские и тюрки, которые приняли данное название не как этническое, а как профессиональное – для обозначения ясачной, т.е. государевой, службы¹⁸. Название настолько закрепилось, что позже черкасами стали звать сначала запорожских козаков, а потом и всех малоросов (украинцев).

Участие русских в ордынских делах, вместе с другими покоренными народами – тюркскими, аланскими, финно-угорскими, было достаточно интенсивным. Так, русские войска использовались золотоордынскими ханами не только для подавления непокорства подвластных народов (например алан в 1277 г.), но даже и во внутриордынских распрях – известно например, что темника Ногая, претендовавшего на верховную власть в Орде, в ходе сражения с войсками законного хана Тохты, убил в 1300 г. русский воин. Но кроме войн и политики, были простые человеческие истории. Например история любви одной из хатуней (ханши) Менгу-Тимура (правил в 1267-1282 гг.) к смоленскому и ярославскому князю Федору Ростиславичу, «мужества ради и красоты лица его». Хатунь удерживала русского князя 3 года в Орде, несмотря на явное неудовольствие хана, а чтобы сильнее привязать – добилась его женитьбы на одной из ханских дочерей. Федор Ростиславич, первый из русских князей получивший титул гургэна (зять хана), смог использовать это не только для возвращения на свой стол в Ярославле, который узурпировал его сын от первого брака, но и получил в приданное 36 золотоордынских городов, причем в их составе была и Казань.

Распад Золотой Орды в середине XV в. на несколько частей (Большая Орда, Казанское, Астраханское и Крымское ханства, Сибирь и Ногайская Орда), а потом и выделение из них независимого Русского централизованного государства, поставили вопрос о наследии улуса Джучи. Возвышение Москвы и рост могущества Русского централизованного государства неизбежно выдвигали его в лидеры среди осколков Золотой Орды. Это тем более закономерно, поскольку уже свыше 100 лет на Руси принимались на службу выходцы из Орды, приходившие вместе со своими родами, чем основательно увеличивались военные силы Москвы. Уже в 1487 г. московский великий князь становится сюзереном для Казанского ханства, управляемого чингизидами. Это очень важное событие – впервые статус государя-нечингизида становится выше чем у чингизида, т.е. «природного государя». А ведь положение чингизидов было традиционно высокое и внутри русских княжеств – царевичей, выходцев из Орды, в них считали принадлежащими к самым высоким ступеням феодальной лестницы, так что и в Российской империи дворянские роды, выводившие свое происхождение от ордынской знати, относились к высшим разрядам. Некоторые исследователи, например Э. Кинан и Д. Островский, на основании этого факта, а также ряда других известных аспектов положения Руси в составе Золотой Орды и особенностей становления Московского государства (например многие заимствования русскими из ордынского военного дела), даже приходят к выводу, что Русское централизованное государство стало политическим наследником улуса Джучи.

Однако такая прямолинейная трактовка далека от исторической реальности. Действительно, Русское государство унаследовало ряд государственных институтов, присущих Монгольской империи. Но и другие государства, появившиеся на ее развалинах, оказались в тех же условиях. Например Минский Китай во многом скопировал институты юаньской династии (в частности в сфере организации армии), при этом никто не считает его наследником монгольского государства. Кроме того, государственная идеология Московского (Российского) царства базировалась на династической легенде о происхождении владимирских великих князей от римских императоров («Сказание о князьях Владимирских») и утверждении Москвы как «Третьего Рима» – концепциях сугубо европейских.

Рациональное же зерно в вышеуказанной трактовке тем не менее есть. Дело в том, что сама политическая обстановка начала XVI в. требовала от России определить свое место в системе государств-наследников Золотой Орды. После 1487 г. почти все соседние государства поняли, что Москва не только равный, но и самый сильный претендент на «золотоордынское наследство». В результате некоторые из них предпочли дать место московскому государю среди прочих чингизидов – по тюрко-монгольской государственной традиции легитимный правитель мог быть только из рода Чингисхана. Как считает В.В. Трепавлов, специально исследовавший вопрос, многие тюркские аристократы не только закрыли глаза на династическое несоответсвие, но и стали придумывать московским великим князьям происхождение из чингизидов. После взятия Казани в 1552 г. некоторые ногайские бии даже стали называть Ивана IV «Чингисовым прямым сыном», т.е. прямым потомком Чингисхана. Русский государь, ставший «царем Казанским» и «царем Астраханским», получил огромный авторитет в степной среде – если уже его отца, Василия III, в тюркских дипломатических документах называли «ак-падишах» («Белый царь», т.е. царь Запада – белый цвет традиционно означал запад у тюрок и монголов), то Иван IV «свыше отца своего учинился», так как по мнению ногаев он сумел взойти на престол Казани и Астрахани, а «те оба юрта, бывали за великие цари», т.е. были доменами ханов Золотой Орды. Сам же Иван Грозный никогда не сообщал о своих претензиях на золотоордынское наследство – это могло только помешать ему в западной политике и скомпрометировать его лично, неоднократно декларировавшего свое происхождение от «Августа кесаря» и «от немець». Тем не менее, в восточной дипломатической переписке он позволял контрагентам называть себя и ак-падишахом, и чингизидом. Именно в этом смысле, т.е. о гибкой политике в отношениях в тюркским миром, учитывающей его политико-идеологические представления, и можно говорить как о золотоордынском наследии в русской государственности.

После 1552 г. русский царь обрел в тюркском мире статус старшего государя. И вскоре, в 1555 г., сибирский улугбек Ядгар посчитал необходимым запросить от него получение ярлыка на свое владение – точно так же, как это ранее ханы Золотой Орды подтверждали права своих беков на их улусы. Иван IV согласился с этим прошением, выдал Ядгару ярлык на бекство, назначил соответствующие налоги и пожаловал со своей стороны приличествующие по ордынскому этикету подарки. Аналогичным образом русские цари сохраняли золотоордынский порядок в отношениях с Ногайской Ордой и выдавали грамоты-ярлыки на бекство ногайским биям, которые происходили от эмира Идике (Едигей русских летописей), небывшего чингизидом. Более того, в 1600 г. русские цари разрешили провести возведение ногайского владетеля во власть по ритуалу, который был положен только ханам-чингизидам – поднятием его на белой кошме.

Взятие Казани и присоединение Астрахани были принципиальным рубежом для Русского государства не только в смысле резкого повышения статуса русского государя на востоке, но и тем рубежом, с которого Россия стала быстро расширять свои границы за Волгу и Урал и тем самым вступила в постоянный контакт с тюрко-мусульманским, и вообще с инокультурным миром. При этом следует отметить разницу в способах распространения русской власти на эти территории по сравнению с ходом завоевания Казани и Астрахани – если по отношению к Казани и Астрахани сначала обосновывались права русского царя как их сюзерена, а потом «мятежники» и «злоумышленники», не согласные с ними, подавлялись военной силой, то с ногаями и башкирами все обстояло иначе, подданство царю башкиры считали своим свободным выбором. Как пишет В.В. Трепавлов, русские «не пошли по “казанско-сибирскому пути”, не встали на путь прямого завоевания» и «Россия утверждалась в регионе без большого кровопролития». В этом регионе проводилась политика привлечения кочевой знати на сторону нового, т.е. русского, государя и подчинение ему вместо старых владетелей. Кроме того в деле присоединения башкир к России большую роль сыграл башкиро-ногайские противоречия, и «в условиях постоянных притязаний ногаев на южноуральские территории и эпизодических угроз со строны калмыков, могучий тыл в виде русских воевод и крепостных гарнизонов послужил значительным стимулом для лояльности башкир по отношению к России».

Как известно, покорение Казанского ханства сопровождалось большими жестокостями и кровопролитием при подавлении восстаний его татарского и финно-угорского населения, которые вспыхивали еще лет десять после самого взятия Казани. Постоянное обращение исследователей к этой мрачной странице истории России и ее нерусских народов вполне правомерно. Однако это только одна сторона медали, а было бы справедливо вспомнить о существовании при этом процессов и противоположного свойства – например объединения этих народов вокруг формирующейся общей для всех народов России государственности. Тут стоит сказать, что даже переселение части татарской знати из Казани, Астрахани и Сибири вглубь коренных русских земель не было каким-то особым делом, отличавшимся от законов и обычаев Золотой Орды, предыдущего государства – общего для всех народов России. Просто вместо хана-джучида приказы отдавал русский царь и точно как ордынский хан мог передать в кормление русскому князю булгарские города, так и московские государи передавали мусульманским ханам и «царевичам» в качестве «царства» (Касимов) или удела (Юрьев, Романов, Звенигород, Суражик и пр.) русские города. Более того, как сообщалось восточным государям в дипломатических посланиях, в русских землях эти «царевичи» и прибывшие вместе с ними подданные «мусульманской веры люди, по своему обычаю и мизгити и кишени держат, и государь их ничем от их веры не нудит и мольбищ их не рушит, всякой иноземец в своей вере живет». Наблюдавшие это «просвещенные» европейские путешественники высказывали искреннее возмущение по поводу того, что есть «татары… исповедующие лживую магометанскую веру во многих городах России, и они даже по необычайному попущению царя построили свои храмы», как писал в 1680 г. курляндский немец Якоб Рейтенфельс.

Успех такой политики доказывается тем фактом, что на присоединенных к России территориях существовали не только ее противники, но и значительное количество лояльного ей населения. Особенно показательна в этом смысле история турецко-татарского похода на Астрахань в 1569 г. Вторгнувшаяся весной 1569 г. в пределы России огромная по тем временам армия из 17 тысяч янычар и 40 тысяч крымских татар и ногайцев, при 100 орудиях, через полгода потерпела сокрушительное поражение. Ему в немалой степени способствовали верные Русскому государству татары и черемисы. Об этом подробно рассказывает голландец Исаак Масса, живший в России в 1601-1608 гг. Он свидетельствует, что русские воеводы заранее знали о подготовке турок к нападению и предпринимали меры, чтобы заранее расположить русские войска на выгодных позициях и в этом «им весьма посчастливилось, что с ними было много ногайцев и черемис, превосходно знавших все эти пути». Причем о продвижении турецко-татарского войска, его предполагавшихся действиях и положении русские военачальники получали постоянные донесения «от татар, находившихся или в турецком лагере, или на близлежащих горах». Поэтому «московиты были на страже и не дремали» в готовности к внезапному для турок нападению, а также «устроили засады для нападения на проходящие войска из лесу и с гор, так как были в точности извещены от многочисленных татарских лазутчиков, всячески способствовавших московитам».

Итак, важным фактором в успешном продвижении власти России была вышеуказанная гибкость политики московских правителей, которые применяли знакомые тюркским народам с времен Золотой Орды военные, политические и идеологические схемы управления, что сильно помогало им адаптироваться к жизни в пределах Российского государства. Кроме того, русские воеводы, устраняя традиционную элиту волжских народов (татарских беков), одновременно оставляли на низших уровнях управления татарских мирз, чувашских, марийских и удмуртских сотенных князей и прочих «лучших людей», а также проводили политику по укреплению роли т.н. «служилых татар», получавших поместья за службу. Другие слои населения тоже часто выигрывали от такой политики. Например татарское купечество стало важным мостом для русской торговли на востоке, а многие жители Поволжья поступали на русскую службу в качестве переводчиков, членов дипломатических миссий, воинов и т.д.

Реформы Петра I, которые коснулись и нерусских народов, обычно трактуются как усиление их эксплуатации и притеснений царизмом. Дело в том, что в основном они свелись к распространению на татар и другие народы статуса государственных крестьян и обложению их подушным налогом, который ранее не платился. Кроме того, в его правление были произведены действия, направленные на ограничение влияние мусульманского духовенства. Но это односторонний взгляд. Ведь тут не учитывается то важное обстоятельство, что аналогичные действия были произведены и по отношению к ряду слоев собственно русского населения («гулящих людей», казаков, ярыжек и т.д.), а противоречивая церковная реформа основательно затронула также и все православное население. Т.е. по сути этими действиями было произведено приравнивание статуса «инородцев» к русским, пусть и через наложение на них дополнительных обязанностей, но при это таких же, как и для русского тяглого народа. Так что на самом деле политика Петра I стабилизировала положение нерусских народов в структуре Российской империи, введя его в определенные правовые рамки, общие как для них, так и для русских государственных крестьян¹⁹. Поэтому нельзя считать, что Петр I был каким-то особым тюркофобом и старался «угнетать татар» – они, как показывают исторические документы, значили для него не больше, но и не меньше, чем русские подданные его «регулярного государства». Кстати, стоит отметить, что именно Петр I во время своего путешествия по Волге впервые обратил внимание на ценность памятников золотоордынской эпохи, сохранившихся в Булгаре, для общей истории всех российских народов. Там же, на месте, он своим указом от 2 июля 1722 г., повелел местному губернатору Салтыкову: «Господин губернатор! В бытность нашу в Булгаре видели мы, что у старинного булгарского строения башни (или колокольни) фундамент испортился, и оный подлежит подделать вновь. Того ради пошлите туда ныне человек двенадцать или пятнадцать каменщиков с их инструментами и несколько бочек извести, а камня там старого довольно много есть, также и места старые по времени велите чинить». Копия этого указа с гордостью демонстрируется в ныне существующем Государственном историко-архитектурном заповеднике «Булгар» в качестве утверждения приоритета Петра I в основании этого заповедника.

В заключение можно констатировать, что со временем татары и другие тюркские народы более или менее удачно встраивались в структуру Русского государства и находили в нем свое место. И чем дальше уходили времена кровавых столкновений за «золотоордынское наследие», тем больше принимали тюркские народы участие в обустройстве сначала Российской империи, потом СССР и теперь нашей общей страны – Российской Федерации. При этом сложная и драматическая история последних 500 лет, когда Русское государство стало гегемоном евразийских степей, а тюрки потеряли этот статус, показала, что положение тюркских народов в составе Русского государства все же принципиально не выбивается из рассмотренного выше исторического цикла смен доминирующих народов и государств Евразии. Более того, без тюркских народов он вообще немыслим – ведь они всегда в нем участвовали, или в качестве гегемонов (в Тюркском и Хазарском каганатах), или в качестве важного союзника-помощника (Киевская Русь, Золотая Орда и Московская Русь/Российская империя), или как ныне – в качестве равноправного партнера других народов России.

Примечания и комментарии

1. См. работы Т. Барфилда, Н. Крадина и др.

2. Хань – самая знаменитая китайская династия (202 г. до н.э. – 220 г. н.э.), даже самоназвание китайского этноса взято по ее имени, т.е. собственно китайцев следует называть хань или ханьцы

3. В литературе их еще называют жужань или жуаньжуань

4. По-китайски «высокие телеги», известны также под монгольским названием тегрег, а их самоназвание – огур или огуз

5. Само слово каган – монгольское, введено в 402 г. жоужуанями, отказавшимися от пользования тюркским титулом шаньюй (звания сюннуских владык, равнозначное китайскому титулу императора – хуанди)

6. Аланы или асы («ясы» русских летописей ) – это предки современных осетин

7. Это были дулебы, бужане, волыняне и пр.

8. По предположению ряда исследователей хазары не этноним, а политоним

9. Зихи и касоги

10. См. например «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона

11. Греческая Таматарха, современная Тамань

12. Еще в 990-х годах эта граница проходила в 20-30 км южнее Киева

13. Еще их называли «свои поганые», чтобы отличать от враждебных Руси тюрков-кочевников, бывших язычниками, т.е. «погаными»

14. Это более точная передача самоназвания печенегов, имя которых звучит как «беченек»

15. Тюркские племена, родственные канглам

16. Так сложилось исторически – мусульманские купцы издавна торговали с монголами и последние им доверяли

17. Южнорусским землям повезло значительно меньше – пригодные там к кочевому хозяйству земли монголы взяли под прямой контроль, поэтому татарская администрация была всегда рядом с ними. В итоге татарские баскаки были в Киеве еще в 1331 г., в то время когда в Северной Руси они уже 50 лет как исчезли

18. Ясак (jasak) – по-монгольски «приказ», это слово в Монгольской империи и ее улусах также означало службу по приказу хана

19. Несмотря на происходившие периодически отклонения, этот курс был продолжен Екатериной II